dear mademoiselle, won't you play?
О-2012
Прувер/Жоли
От Жоли: Имею обыкновение растекаться маслом по древу, но от партнёра того же совершенно не требуется.
Канон, АУ - не принципиально.
В резерве есть маленькая мысль, и мысль такова:
оба на месте, играют анонимно
Прувер/Жоли
От Жоли: Имею обыкновение растекаться маслом по древу, но от партнёра того же совершенно не требуется.
Канон, АУ - не принципиально.
В резерве есть маленькая мысль, и мысль такова:
оба на месте, играют анонимно
отыграем модерн, миленький?
Порою Жоли вспоминал, как всё началось. Жеан с самого начала принимал в нём участие. Благоговел перед ним немного по-ребячески, во всём его слушался, а потом у Жоли зазвонил телефон, и на другом конце провода оказался он, Жеан. "Приезжай сейчас же, очень тебя прошу. Случилась беда". Наспех проглотив вечернюю порцию витаминов, Жоли понёсся к Пруверу, чтобы обнаружить его как ни в чём ни бывало стоящим у окна.
- Случилась беда, - повторил он. - Я в тебя влюбился.
Жоли замешкался и не нашёлся, что ответить. Губы Жеана растянулись в понимающей улыбке, и он начал говорить.
Игра – не касаться друг друга 31 день.
Они общались глазами. Им было запрещено нарушать правила. Одно нарушение каралось одним лишением встречи. Они не могли прикасаться друг к другу, не имели права говорить о том, что касалось их чувств. Чистой воды безумие, вот что думал об этом Жоли. А потом мягко улыбался, добавляя про себя, что только его Жеану могло прийти такое в голову. Мальчишка в детстве не наигрался. Да только что ж это за игры такие! Мытарство! Тогда как Прувер говорил ему о чувстве тихом и нежном, Жоли изнывал от страсти. Светловолосый мальчишка превратился в неотъемлемый предмет его самых сокровенных мечтаний, распаляя в нём огонь, и Жоли второпях бежал на кухню за лекарством, сам не зная от какого недуга. Он не один раз обращался к Пруверу с просьбой отменить дурацкую игру, на что Жеан только качал головой. Но в один такой раз он предложил следующее: право касаться руки. Одиннадцать минут за встречу.
давайте модерн!ау)
Жеан искренне считал, что игра укрепит их отношения. Он видел голодный взгляд Жоли и сам хотел прикоснуться, сказать обо всем, что чувствует, но он сам придумал правила. Оставалось только улыбаться и смотреть влюбленными глазами. Жоли отвечал тем же, хотя ему было тяжелей соблюдать правила. Жеан писал стихи полные нежности, но никогда не показывал их Жоли: время еще не пришло. Когда продолжать игру стало совсем сложно, Прувер сам предложил поправку в правилах: можно было касаться рук. Одиннадцать минут за встречу. Когда по истечении этого времени Жоли с сожалением выпускал его ладонь из рук, Жеан утешал себя тем, что осталось уже недолго. Они оба с нетерпением и волнением ждали окончания указанного срока. Ждать оставалось две недели.
Однажды Прувер не выдержал и отправил один из своих стихов Жоли. Это был случайный порыв, и в момент отправки Жеан не мог найти аргументы, чтобы отговорить себя от этого. Придуманная им игра казалась глупой и ненужной. С сильно колотящимся сердцем он нажал на кнопку, и правила были нарушены. Когда они встретились на следующий день, Жоли не подал никаких признаков того, что прочел сообщение. Он вел себя абсолютно так же, как всегда, и после положенных одиннадцати минут со вздохом отпустил руку Жеана.
Это было просто удивительно. То, что происходило с ними и между ними - удивительно. Вместе как паззл, раз - и соединились в одно. Душой, телом, мыслями. Между руками потоки энергии, в глазах - свет, время - останавливалось и стекало по границе реальности, как желе.
И очень хотелось летать. И получалось. На всех четырёх "л", вспоминал Жоли с улыбкой.
Жизнь Жоли была раздробленным нагромождением несбывшихся вероятностей. В ней не было ничего, что осталось бы целым и могло бы имитировать поддержку. Мнительность родителей, слепота друзей; он держался на собственной силе воли, возможно, на чувстве долга, возможно, на безумном желании утереть всем нос.
Вместе с Жеаном они рисовали и склеивали его жизнь осторожно и трепетно, ломая и соединяя разрозненные части вновь. Иногда требовалось заново сломать неправильно сросшиеся кости. И они ломали. Они переживали это вместе. Окружающие упорно твердили, что это невозможно, скептически пожимая плечами; они же бережно творили дальше.
С течением времени Жоли начинал понимать: игра стремительно возносила их на новый уровень отношений.
Он помнит, как выл в душе, бессильно колотя подушку. Помнит, с какой невыразимой яростью и любовью смотрел в огромные расширившиеся зрачки Жеана, ощущая на губах его дыхание и упорно поддерживая дистанцию в сантиметр. Он помнит, каким наслаждением, почти неприличным и развратным, был момент, когда он медленно расстёгивал манжет Жеановой рубашки, чтобы одиннадцать минут касаться горячими пальцами руки. Он помнит сотню секунд, вспышек отчаяния, когда хотелось плюнуть на всё и броситься ему на шею. Он помнит, как белели сжатые в кулаки костяшки пальцев, когда он не мог помочь Пруверу идти по льду: касания запрещены. Все знакомые и полузнакомые считали их ненормальными, а они сами были убеждены в правильности происходящего.
С течением времени Жоли привыкал. А потом Прувер без предупреждений отослал ему одно из своих стихотворение, в котором сказал если не всё, то многое, и парень потерял голову. Он второпях набрал номер и позвал Жеана к себе.
Подходя к нужному дому, он скинул Жоли смс-ку: "прекрасный вечер для прогулки" и остановился под его окнами, ожидая ответ.
Стих - не нарушение правил? Или нарушение всё ж таки? Он и до этого не один раз возвращался к тому, что Жеан ему написал и что посвятил.
Стихотворения Жана Прувера всегда казались Жоли очень выверенными. Человек далеко не поэтической душевной организации, он каким-то чудесным образом чувствовал, что это стихи, которые писались и переписывались до тех пор, пока не начинали звучать именно так. Всё очень просто, чисто, при этом каждый стих можно было расшифровывать снова и снова. Жоли воспринимал творчество невероятно близкого ему человека как книгу-диалог. Вернее, монолог. О том, что у Него внутри. Ему всегда так хотелось это узнать, услышать. Он мысленно вырисовывал в воображении "Он" с большой буквы не столько от раболепного поклонения, сколько от того, что этот человек делал то, ради чего был рождён. И делал это так, что душу из Жоли вынимал, чистил и на место аккуратно возвращал. Он подчас перечитывал залпом всё, что у Жеана было написано, слышал только начитывающий Жеанов голос, и в голове, в сердце, билась одна и та же фраза-молитва: "Господи, спасибо, что я могу чувствовать всё это."
От Его творчества хотелось жить.
И Жоли становилось невероятно легко, и счастливей человека трудно было сыскать.
"Прекрасный вечер для прогулки", и он уже на улице. Смотрел на Прувера, здоровался, как у них двоих принято, глазами. Шарф повязан наспех, один конец неаккуратно засунут за ворот плаща; в любой другой раз Жоли тотчас почувствовал бы неудобство, но у Жеана такие красивые ресницы. И он смотрел, смотрел и молчал. Улыбался.
Жоли сомневался, что могло быть ещё лучше. За время игры он научился любить глазами и кончиками пальцев. Вот и сейчас его руки были готовы забраться под рукава чёрного кашемирового пальто.
- Засекаешь время?
Рядом с Жоли сомнения отступили, и все казалось правильным. Отправил стихотворение? Нарушил правила? Нет, все сделано верно. Он должен знать, и игра тут не при чем.
Как всегда у Жеана перехватило дыхание, когда Жоли нежно стиснул его запястье, погладил пальцами ладонь. Сердце птичкой забилось в грудной клетке, пульс участился, и по улыбке Жоли было видно, что он это заметил. Но Жеан ничего не может с этим поделать: каждый раз, когда Жоли касается его, тело выдает такую реакцию. И это тоже правильно. Но Жеан все равно краснеет и смущается. Они все еще не двинулись с места. Мимо них проходят спешащие по домам парижане, а они никуда не спешат. Когда они вместе, мир становится другим, и время в нем идет по-другому.
- Мы все еще стоим... - тихо говорит Прувер, и Жоли вполголоса смеется.
Жеан читает в его глазах все, что тот хотел бы сказать и сделать. Сейчас это поцелуй. Нежный, в щеку. И, пожалуй, легкое прикосновение к волосам. Жеан поправляет ему шарф и мысленно касается пальцами тонких губ.
твой Жеан
Тело напрягалось. Видно, Жеан это почувствовал, и улыбкой велел ему успокоиться – мягко и совсем не укоризненно. Прикосновение закончилось, и Жеан самостоятельно опустил рукав.
Когда Жоли спросил Прувера, не голоден ли тот, он отрицательно покачал головой, сославшись на то, что имел возможность поесть. Едва с губ успело что-то сорваться, как Жоли замер, поглощённый новым жестом: деликатным прикосновением Жеан пригладил свою выбившуюся прядь.
- Настоящее сокровище.
- А?
- Твои волосы.
Несколько слов, вылетевших из сердца светлой птицей. Кровь ударила в голову, и Жоли неловко рассмеялся.
- Да, да, это было глупо, я знаю, - и чуть тише добавил: - Я телевизор не выключил. Зайдёшь?
Жеан почувствовал, что краснеет от слов, сорвавшихся с губ Жоли.
- Конечно, - улыбнулся он на предложение зайти в дом. Они поднимались в квартиру, а Жеан думал о том, как нелегко придется им этим вечером. Самое сложное в этой игре - быть наедине. Когда они в комнате одни, Жеана начинают терзать желания коснуться, обнять, поцеловать. Запретный плод слишком сладок, чтобы не вкусить его. И он знал, что Жоли испытывает то же самое. Приходится выравнивать дыхание, говорить о политике или домашних животных или на любую другую отвлеченную тему. Поначалу было почти невыносимо, но со временем они научились лучше контролировать себя. Теперь получалось даже скрывать свои побуждения, как ни в чем не бывало смотреть вместе кино, сидя на разных концах дивана. Стало проще и в то же время сложнее. Потому что внутренняя борьба все равно не прекращалась, а они так изголодались друг по другу, что даже 11 минут не помогали.